Неоконченная книга — разочарование для читателя и награда для филолога. Первый вместо вожделенной развязки получает оборванный на полуслове сюжет. Второй сталкивается с уникальной литературно-исторической загадкой. Именно в поисках ответа на вопрос, почему Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», исследователи смогли докопаться до самой сути личности автора — категоричного и склонного к неврозам перфекциониста. Незаконченная книга — это чаще всего и последняя книга, куда писатель стремится вложить накопленные за годы жизни мудрость и мастерство. T&P вспомнили семь знаковых для литературы романов, которые так и не были завершены.

---

 

«Дубровский»

Александр Пушкин

Называя Пушкина солнцем русской поэзии, критики и почитатели порой забывают о том, что в 20—30-х годах XIX века ему не было равных и в прозе. «Арап Петра Великого», «Повести Белкина», «Капитанская дочка» — каждое из этих произведений поражает исполинской силой писательского дара. Из ряда шедевров, впрочем, несколько выбивается «Дубровский» — необработанный и, по всей видимости, незавершенный роман Пушкина. И дело тут не только в том, что автор попросту не успел довести до идеала язык произведения.

В «Дубровском» на фоне конфликта между благородным изгоем и сытым барином слишком хорошо чувствуется конфликт Пушкина с самим собой. С одной стороны, связанный семейными обязательствами, он стремился угодить публике и написать, как сейчас бы сказали, бестселлер, чья популярность подпитывалась бы всеобщей любовью к Вальтеру Скотту. С другой, созданный Пушкиным русский Робин Гуд своим трагическим пылом тяготел скорее к шиллеровским «Разбойникам» и был сложнее картонных народных героев, столь притягательных для аудитории. Сам роман фактически был озаглавлен датой — «21 октября 1832 года» — именно в тот день Пушкин начал его писать. «Дубровский» — плод осторожной фантазии издателей, которые напечатали книгу через четыре года после дуэли с Дантесом.

 

«Бувар и Пекюше»

Гюстав Флобер

Автор величайшей похвалы пошлости — романа «Госпожа Бовари» —Гюстав Флобер решил пойти по стопам Эразма Роттердамского и написать еще и похвалу глупости. «Бувар и Пекюше» — история о двух болтунах-переписчиках, которые на старости лет бросили рутинную конторскую работу и поселились на ферме. Там они пытались заниматься сельским хозяйством, медициной, политикой, но, будучи хроническими дилетантами, неизменно терпели неудачи во всех своих начинаниях. Формально считается, что замысел романа пришел к Флоберу в начале 70-х годов XIX века, когда он собирал «Лексикон прописных истин». Этот самый «Лексикон» — коллекция банальщин, подслушанных писателем в буржуазных салонах, — и должен был стать второй частью «Бувара и Пекюше».

Однако может показаться, что образы парочки забавных глупцов появились в голове Флобера существенно раньше — еще во время работы над «Госпожой Бовари». Закадычные друзья словно младшие братья аптекаря Омэ, ионвильского диктатора, который невольно подсказал Эмме способ покончить с собой. Бувар и Пекюше, по сути, исповедуют ту же философию наглого невежества, что и Омэ. Неудивительно, что, в конце концов, они терпят духовный крах, а роман о них становится последним приговором Флобера французскому обществу Второй империи, пусть и не законченным — в 1880 году писатель умер, не успев дописать книгу.

 

«Похождения бравого солдата Швейка»

Ярослав Гашек

Весельчак и выпивоха Гашек стал бы символом чешской литературы и без «Швейка». На его счету около 1 500 рассказов, памфлетов и прочих очерков. Они мастерски написаны и переведены на десятки языков, включая русский. Однако именно «Швейк» вместил в себя не только весь комплекс гашековских анархических идей, но и огромную, беспощадную и смешную реальность, в которой писателю приходилось жить, творить и воевать. Гашек создал удивительный гибрид военной эпопеи и плутовского романа, пронизанный чешским юмором — сытным и пахнущим пивными дрожжами.

Книга должна была состоять из шести частей, но Гашек успел закончить только три и приступить к четвертой. Смерть прервала работу автора над «Похождениями», а когда 39-летнего бунтаря похоронили, издатель попросил Карела Ванека, друга Гашека, дописать книгу. Правда, «Приключения бравого солдата Швейка в русском плену» были уже не оглушительной канонадой, а скромной картечью — то ли потому, что Ванек не мог похвастаться громким талантом, то ли потому, что взялся писать о чересчур болезненном предмете: он сам побывал в шкуре военнопленного и, видимо, еще не успел отойти от тяжелых воспоминаний.

 

«Тайна Эдвина Друда»

Чарльз Диккенс

Чарльз Диккенс умер в 58 лет. К этому времени он широко прославился как в Англии, так и за ее пределами и неплохо зарабатывал. Но писательство стало для Диккенса кабалой. Практически каждый из его романов представлял собой своеобразный литературный сериал: книги Диккенса печатали не целиком, а частями. Дочитав очередную главу, заинтригованная публика с нетерпением ждала следующей. В таких условиях писатель не мог позволить себе сделать выдох, чтобы набраться сил. Под конец жизни Диккенс напоминал загнанную лошадь, и это сполна отразилось в неоконченном готическом детективе «Тайна Эдвина Друда». Как несчастное животное хрипит и плюется пеной в ожидании спасительной пули, так и Диккенс вложил в свой последний роман агоническое напряжение, которое в июне 1870 года разрешилось внезапным — и таким предсказуемым — инсультом.

«Тайна Эдвина Друда» — книга чрезвычайно динамичная, резкая, захватывающая. Ее влияние на литературу — огромно, и оно простирается не только на Уайльда, Стивенсона и Черстертона, верных последователей диккенсовской традиции, но и существенно дальше. В «Тайне Эдвина Друда» Диккенс добивается от читателей глубокой эмоциональной вовлеченности в сюжет и позволяет им быть не сторонними наблюдателями, а как бы непосредственными участниками описываемых событий. Именно этот прием ляжет в основу американского «нового журнализма» 60—70-х годов XX века, а сама книга родит не одно поколение филологов, которые до сих пор бьются над загадкой: что же на самом деле случилось с Эдвином Друдом?

 

«Человек без свойств»

Роберт Музиль

Если бы кому-то пришло в голову составить список смертных грехов великих писателей, то к уже известным семи стоило бы добавить еще один — гигантоманию. Каждого большого автора хоть раз в жизни посещал замысел эпохального произведения, в котором отразятся все аспекты бытия. Для Джойса таким произведением стали «Поминки по Финнегану», для Мелвилла — «Моби Дик», для Бальзака — цикл «Человеческая комедия», для Роберта Музиля — роман «Человек без свойств», стоивший автору двадцати лет жизни. Сосредоточившись на работе над книгой, Музиль влачил практически нищенское существование и насыщался лишь желанием рассказать правду о том, что происходило в Австро-Венгрии накануне Первой мировой войны.

Современники романа не поняли: Музиль выбрал тему сложную и, признаться, уже не особенно актуальную — первые две книги «Человека» были изданы в начале 30-х годов; писал чересчур умно и тонко, без снисхождения к читателю; сыпал идеями, но не трудился их объяснять. Интерес к «Человеку без свойств» вспыхнул только в 1950 годы, когда его автора уже не было в живых. Мир, взбудораженный Второй мировой, вдруг понял, что истоки бойни нужно искать в прошлом, и с удивлением обнаружил вердикт Музиля, который в лице Ульриха, главного героя книги, обвинил в нравственной импотенции всех своих соотечественников.

 

«Америка»

Франц Кафка

Путь Франца Кафки в литературу был столь тернист, а самооценка — столь невысока, что перед смертью он завещал уничтожить свои произведения. Более того, три его романа — «Америка», «Процесс» и «Замок» — остались незавершенными. Но если «Процессу» и «Замку» недосказанность, по большому счету, идет лишь на пользу (оба они обрываются как страшный сон — пробуждением), то открытый финал «Америки» кажется злой шуткой. Первую главу романа, «Кочегар», опубликовали в 1913 году, и вряд ли тогда кто-то мог догадаться о том, что за ней стоит один из самых мрачных писателей XX века. «Америка» отчасти укладывается в реалистическую традицию: утонченный психологизм, внимание к деталям, борьба в душе главного героя.

Роман служит своеобразной попыткой чешского еврея оседлать американскую мечту — именно поэтому в нем порой сквозит истинно драйзеровский пафос. Юный Карл Россман неизбежно должен был либо прийти к успеху, либо остаться у разбитого корыта своих честолюбивых мечтаний. Однако в 1914 году Кафка бросил работу над книгой — устал, надоело, передумал. Мысли писателя уже бередил образ Йозефа К., и финал «Америки» пропал без вести. Кстати, Кафка изначально так и собирался назвать свой роман: «Пропавший без вести». «Америкой» его окрестил Макс Брод — душеприказчик Кафки, который отказался выполнить последнюю волю умершего друга и все–таки отдал в печать его работы.

 

«Лаура и ее оригинал»

Владимир Набоков

Литературное наследие Набокова традиционно вызывало у научного сообщества едва ли не больший интерес, чем рукописи, спрятанные в окутанном тайной поместье Сэлинджера, — то ли мифические, то ли реальные. О том, что автор скандальной «Лолиты» оставил после себя незаконченный роман, в названии которого фигурировало еще одно женское имя на букву «Л», было известно всем. Утверждать, что книга все–таки будет издана, не мог никто. Набоков, с характерной для него безапелляционностью, перед смертью наказал жене: «Лауру» — уничтожить. Однако вдова долго не решалась пойти на преступление против литературы и, в конце концов, переложила ответственность на плечи сына, а тот, в свою очередь, постановил: «Лауре» — быть. Стопка исписанных убористым почерком карточек, хранившихся в швейцарском банке, перекочевала к издателям, и в ноябре 2009 года томная красавица вышла из типографской пены.

Литературоведы, естественно, тут же очертя голову кинулись препарировать долгожданную, двухсотстраничную тушку. А вот для массового читателя сенсацией стало не столько содержание книги, сколько сам факт ее публикации. Шутка ли: на полках магазинов появился «новый» роман одного из крупнейших прозаиков XX века. Зыбкое, пористое повествование, склеенное из 138 фрагментов, могло бы стать символом литературы модернизма. Но для того, чтобы понять его, нужно знать творчество Набокова на приличном научном уровне, а этим может похвастаться далеко не каждый, в чьей домашней библиотеке оказалась «Лаура и ее оригинал».