мадам де Сталь
Известная французская писательница Жермена Неккер, больше известная как мадам де Сталь, прославилась романом «Коринна, или Италия». Успех романа о женщине, презревшей условности света, был потрясающим. Путь к женской свободе писательница видела в полном раскрепощении чувств.
Книга вызвала у Наполеона приступ ярости, ибо ее автор осмелился рассуждать о самостоятельности женщин в общественной жизни. Влияние мадам де Сталь на французское общество было очевидно, ее острый язык и ум не давали покоя Бонапарту, и писательница поспешила скрыться от гнева тирана в своем швейцарском имении. Но постоянная угроза ареста заставляла искать более безопасного места. Исколесив всю Европу в поисках того человека, той силы, которая могла бы сокрушить Наполеона, она нашла этого человека и эту силу в России — императора Александра и русский народ. «Я изучала карты Европы, чтобы скрыться, с таким же старанием, с каким Наполеон, чтобы завоевать ее, — писала она. — Он остановил свой выбор на России — я тоже».
На дворе был 1812 год.
В России мадам де Сталь была принята с почетом как прославленная писательница и жертва тирании Наполеона. Аристократы и помещики, офицеры и чиновники, хорошо знакомые с ее сочинениями, спешили оказать ей гостеприимство. Государь также удостоил её аудиенции.
Вот как она описывает свои впечатления от продолжительной беседы с царем:
«Когда я разговаривала с императрицей (Елизаветой Алексеевной), дверь раскрылась и сам император Александр оказал мне честь, придя побеседовать со мною. Что прежде всего поразило меня в нем, так это выражение доброты и величия, до того сильное, что оба эти качества представляются нераздельными, и кажется, точно он слил их в одно. Я была также очень тронута благородной простотою, с которою он коснулся, с первых же слов, обращенных ко мне, великих интересов Европы. Я всегда считала признаком посредствености это опасение рассуждать о серьезных предметах, которое сумели внушить большинству европейских государей; они боятся произнести слово, которое имело бы действительный смысл. Император Александр, напротив того, разговаривал со мною так, как это сделали бы государственные люди Англии, полагающую свою силу в себе самих, а не в преградах, которыми можно окружать себя.
Император Александр, которого Наполеон старался представить в превратном виде, удивительно умный и образованный человек, и я не думаю, что он мог найти в своей империи министра, более сведующего, чем он, во всем, что касается суждения о делах и их направлении. Он не скрыл от меня, что сожалеет о восторгах, которым предавался в своих отношениях к Наполеону… Однако император Александр с большой проницательностью обрисовал впечатление, произведенное на него беседами Бонапарта, в продолжение которых тот высказывал самые противоположные мысли, как будто следовало постоянно восхищаться каждой из них, не думая о том, что они противоречат одна другой. Он рассказывал мне также об уроках в духе Макиавелли, которые Наполеон счел удобным преподать ему. «Видите ли», — говорил он Александру, — «я стараюсь ссорить между собою моих министров и генералов, чтобы они выдавали друг друга, я поддерживаю вокруг себя безграничную зависть, достигая этого моим способом обращаться с окружающими меня: один день один считает себя предпочитаемым, а завтра другой, и никто никогда не может быть уверенным в моей милости».
«Убедившись в чистосердечии отношений императора Александра к Наполеону, — продолжает г-жа де Сталь, — я в то же время уверилась, что он не последует примеру несчастных государей Германии и не подпишет мирный договор с тем, кто настолько же является врагом народов, как и врагом королей. Благородная душа не может быть дважды обманута одним и тем же лицом. Александр дарит и лишает своего доверия с величайшей осмотрительностью. Его молодость и счастливая внешность одни лишь могли, в начале царствования, дать повод подозревать его в легкомыслии; но он серьезен, как только может быть серьезен человек, изведавший горе. Александр выразил мне свое сожаление, что он не великий полководец; на это проявление благородной скромности я ответила ему, что государь представляет более редкое явление, чем генерал, и что поддерживать своим примером дух своего народа равносильно выигрышу самого важного сражения...
Император с восторгом говорил мне о своем народе и о том, чем он способен сделаться в будущем. Он выразил мне желание, которое всем известно, улучшить положение крестьян, еще находящихся в крепостной зависимости. „Государь“, сказала я ему, „ваш характер является конституцией для вашей империи, а ваша совесть служит гарантией этого“. — „Если бы это и было так“, ответил он, „я был бы ничем иным, как счастливой случайностью“. Чудные слова, первые, как мне кажется, в таком роде, произнесенными каким-либо самодержавным государем! Сколько нужно нравственных достоинств, чтобы судить о деспотизме, будучи деспотом, и для того, чтобы никогда не злоупотреблять неограниченной властью, когда народ, находящийся под этим правлением, почти удивляется столь большой умеренности».
Мадам де Сталь, возможно, первая из французов, и уж точно первая из французских писателей, узнала жизнь русских крестьян. Она слушала их песни, плясала в деревенских хороводах, посещала избы. «Есть что-то очаровательное в русских крестьянах — записывала она свои впечатления. — Мягкость этих людей, их гостеприимство, их природное изящество необыкновенны. Русские не знают опасностей. Для них нет ничего невозможного».
Жермена де Сталь поняла, что только Россия может избавить мир от тирании корсиканца. Весть о победе над Наполеоном она услышала в Стокгольме. Последние несколько лет своей жизни она писала мемуары, в которых с присущим ей умом предсказала окончательную гибель монархии во Франции, громадную роль молодой Америки и великое будущее русского народа.
какая умная француженка!