Юджин О'Нил

Юджин Гладстон О'Нил (1888-1953) стоит у истоков национальной американской драмы. В начале ХХ столетия на американской сцене господствовали сентиментальная комедия, мюзикл, бурлеск. Новая театральная эстетика начинает развиваться в 15-20-е годы ХХ века под влиянием, с одной стороны, американской реалистической прозы, а с другой стороны, под воздействием европейской драмы, в частности, Г.Ибсена, А.Чехова, Б.Шоу. Будучи не связанными традициями, молодые драматурги свободно варьировали жанры, что привело к появлению «отечественной драмы».
Первый сборник «Жажда и другие одноактные пьесы» Ю. О'Нила вышел в 1904 году, но публикой он был почти не замечен. Только в 1916 году состоялась успешная премьера пьесы «Курс на Восток, в Кардифф», которая положила начало новому американскому театру. В пьесах «Император Джонс» (1920), «Анна Кристи» (1920), «Косматая обезьяна» (1922) Ю. О'Нил пишет о трагедии личности, живущей в дисгармоничном мире, страдающей от непонимания и отчуждения. Одним из драматургических вершин Ю. О'Нила является пьеса «Любовь под вязами» (1924), где драматург обращается к художественному исследованию скрытых импульсов человеческого поведения и уничтожающего влияния социальной среды.

Юджин О'Нил

ЛЮБОВЬ ПОД ВЯЗАМИ

(отрывок)

Картина четвертая

Прошел час. Видны, как и в предыдущей картине, кухня и спальня Кэбота. Рассвело. Первые лучи солнца освещают верхушки вязов. Абби на кухне бессильно сидит за столом, спрятав лицо в ладони. Наверху Кэбот ворочается в постели, затем просыпается как от толчка, смотрит в окно, досадливо ахает, сбрасывает одеяло, начинает торопливо одеваться.

Кэбот (не сомневаясь, что Абби рядом). Гром и молния, Абби! За последние пятьдесят лет я ни разу так поздно не просыпался. Солнце уже светит вовсю. Всему виной виски и танцы. Старею, видно. Надеюсь, Эбин уже за работой. Ты должна была меня разбудить, Абби. (Заметив, что рядом никого нет, удивлен.) Где же она? Вероятно, готовит завтрак. (На цыпочках подходит к колыбели.) Доброе утро, сынок. (Заглядывает в колыбель, говорит с гордостью.) Красив, как на картинке. Спит… Не орет по ночам, не то, что другие. (Тихо выходит из комнаты, спускается на кухню, успокаивается, увидев Абби.) Вот ты где! Готовишь мне завтрак?
Абби (не двигаясь). Нет…
Кэбот (подходит к ней, с сочувствием). Тебе что, плохо?
Абби. Нет.
Кэбот (кладет руку ей на плечо, она вздрагивает). Ты бы прилегла ненадолго. Скоро он проснется и захочет есть. Крепко спит, аппетит будет хороший.
Абби (вздрагивает, затем упавшим голосом). Он никогда не проснется.
Кэбот (весело). Спит… Так же, как я сегодня утром.
Абби. Он мертв.
Кэбот (растерявшись). Что?
Абби. Я убила его.
Кэбот (в ужасе отступая). Ты пьяна… или с ума сошла?
Абби (поднимает голову; глядя ему в глаза, кричит). Говорю тебе — я убила его! Задушила! Иди взгляни, если не веришь.
Кэбот (смотрит на нее, веря и не веря, затем в мгновение ока оказывается наверху, бросается к колыбели, дотрагивается до ребенка; страх и ужас охватывают его; отпрянув от колыбели). Боже всемогущий!.. Боже всемогущий! (Волоча ноги, выходит из комнаты, спускается на кухню. Все еще не может опомниться. Подходит к Абби; хрипло.) Зачем ты это сделала? (Грубо хватает ее за плечи, трясет.) Я спрашиваю — зачем ты это сделала? Лучше скажи, или…
Абби (вскочив, отталкивает его с такой силой, что он отлетает в сторону; в голосе ее ярость и ненависть). Не прикасайся ко мне! Какое у тебя право спрашивать о нем? Не твой он, понял? Думаешь, я согласилась бы родить от тебя? Да я бы удавилась лучше!.. Ненавижу тебя и всегда ненавидела! Я убила бы тебя, а не его, будь я умней. Я люблю Эбина. Да, Эбина! С первого дня, как увидела. И ребенок его, мой и его, — не твой…
Кэбот (пораженный, смотрит на нее; после долгого молчания, с трудом подыскивая слова). Вот, оказывается, что… Вот что угнетало меня… таилось по углам, шумело в вязах!.. А ты лгала… держалась от меня подальше, говорила, что понесла. (Отрешенно.) Он мертв, это так. Я видел. Он мертв. Бедный мальчик! (Слезы текут по его лицу.)
Абби (истерично). Не смей! Не смей! (Рыдает.)
Кэбот (собравшись с силами, выпрямляется, лицо становится суровым; цедит сквозь зубы). Мне надо превратиться в камень, чтоб не сойти с ума. (Полностью взяв себя в руки.) Если он… Эбина — я рад, что он мертв. Я подозревал… Чувствовал что-то неладное. Холодно было в доме, одиноко… Вот и шел к коровам, меня тянуло к ним. Да, я подозревал. Не радуйся, тебе не до конца удалось меня одурачить: я подозревал. Я стреляный воробей. (Смотрит на нее, усмехаясь.) Значит, будь ты умнее, убила бы меня, а не его? Ну что ж! Мне еще долго жить — до ста лет, еще увижу, как тебя повесят. Да свершится над тобой суд божий — я сам пойду к шерифу. (Идет к двери.)
Абби (безразлично). Не торопись. Эбин уже пошел.
Кэбот (удивленно). Эбин?
Абби. Да.
Кэбот. За шерифом?
Абби. Да.
Кэбот (поразмыслив). Освободил меня от хлопот, и на том спасибо. Тогда пойду работать. (Подходит к двери, оборачивается.) Он должен был быть моим сыном, Абби. Ты должна была любить меня. Я — муж твой. Люби ты меня, я не побежал бы за шерифом. Что бы ты ни сделала.
Абби (защищая Эбина). Значит, у него есть причины пойти и рассказать, которых ты не знаешь.
Кэбот (сухо). К твоему благу, надеюсь! (Выходит из кухни, идет к воротам, останавливается и устремляет взор на небо. Напряжение спадает, теперь он кажется старым и усталым. В отчаянии бормочет.) Боже всемогущий, никогда еще я не был так одинок! (Заслышав шаги слева, берет себя в руки.)

В ворота вбегает Эбин. Он тяжело дышит, глаза блуждают, у него вид сумасшедшего.

(Хватает его за плечо.) Сказал шерифу?
Эбин (кивает головой). Ага.
Кэбот (с силой толкает Эбина, и тот падает. Кэбот хохочет с уничтожающим презрением). Слизняк! (Идет к коровнику, затем оборачивается, говорит с угрозой.) Уведет ее шериф — убирайся на все четыре стороны! Убирайся, или ему придется прийти еще раз, чтобы забрать еще одного убийцу. (Уходит.)
Эбин (вскакивает, бежит в дом. Ворвавшись на кухню, подбегает к Абби, падает перед ней на колени). Прости меня! Прости!
Абби (радостно). Эбин! (Целует его и прижимает его голову к своей груди.)
Эбин. Я люблю тебя! Прости меня!
Абби (наклоняется, исступленно целует его). За эти твои слова я готова все тебе простить.
Эбин (в отчаянии). Но я сказал шерифу. Он придет за тобой.
Абби. Теперь мне ничего не страшно.
Эбин. Он еще спал, я разбудил его и рассказал. Он говорит: «Подожди во дворе, я оденусь». Я ждал, а сам все думал о тебе. Сердце разрывалось! Даже заплакал. И вдруг я понял, что люблю тебя и всегда буду любить.
Абби (гладит его по голове; нежно). Глупый ты мой…
Эбин. Бросился назад. Через поля и леса… и думал… Абби, у нас еще есть время. Мы успеем скрыться…
Абби (отрицательно качает головой). Нет, Эбин. Я приму наказание. За грех надо расплачиваться.
Эбин. Тогда расплатимся вместе.
Абби. Ты невиновен.
Эбин. Но это я подсказал тебе… Я хотел, чтобы он умер… Я надоумил…
Абби. Нет, Эбин. Я все сделала одна.
Эбин. Я виновен так же, как и ты. Если бы мы не согрешили…
Абби (подняв голову, как бы бросая вызов богу). Я не раскаиваюсь и даже не прошу тебя, господи, простить мне этот грех.
Эбин. Я тоже не раскаиваюсь… Но дело дошло до убийства. Значит, и я виновен. Я так и скажу шерифу. А если ты станешь отрицать, я скажу, что мы вдвоем замыслили убийство, и мне поверят, они за нами следили… они всему поверят. Да ведь так оно и есть — я надоумил тебя.
Абби (прижавшись к нему; рыдая). Нет. Я не хочу, чтоб, ты страдал!
Эбин. Я тоже должен расплачиваться за грех. Если я оставлю тебя, уйду на Запад, — я буду думать о тебе день и ночь и мучиться. Я там, на воле, а ты здесь… (Понизив голос.) Я живу, а тебя уже нет… В неволе и в смерти, в раю или в аду — но только с тобой. (Смотрит ей в глаза, пытается улыбнуться.) Если я разделю с тобой наказание, я хоть не буду чувствовать себя одиноким.
Абби (без прежней настойчивости). Я не могу тебе позволить, Эбин. Не могу!
Эбин (целует ее; ласково). Ничего у тебя не получится. На этот раз я победил тебя.
Абби (силясь улыбнуться; с обожанием). Я и не хотела тебя побеждать.
Эбин (прислушиваясь). Слышишь? Шаги… За нами пришли.
Абби. Нет, это он. Не отвечай ему, что бы он ни говорил. Не связывайся с ним. Я тоже буду молчать.

Входит Кэбот. Он очень возбужден. Эбин все так же стоит на коленях перед Абби, обняв ее одной рукой; она обняла его.

Кэбот (молча смотрит на них, затем мстительно). Воркуете, как голубки, убийцы проклятые! Повесить вас надо на одном суку, да так и болтайтесь и в жар, и в холод — в назидание старым дуракам, вроде меня, которые боятся одиночества. Да и молодым дуракам, чтобы не давали воли похоти. (Пауза. Лицо становится напряженным, глаза бегают. Вид у него не совсем нормальный.) Не работается мне что-то сегодня. Интерес пропал. Ну ее к черту, эту ферму! Брошу ее! Коров я выгнал в лес, на волю — пусть гуляют. Их освободил и сам освободился. Сегодня же уйду отсюда. Подожгу дом и коровник и буду смотреть, как они горят… Только пепел и останется. Пусть тут твоя мать бродит, грозится. А поля — пусть их господь бог обратно забирает, чтоб никто их больше не тронул. Сам уеду в Калифорнию — к Симеону и Питеру. Они хоть и дураки, но они мои сыновья — Кэботы все вместе найдут сокровища Соломоновы. (Дурачась.) У-оп! Что это они пели, когда уходили? «О Калифорния!..» — так, что ли? Поплыву в Калифорнию на лучшем корабле. У меня есть деньги! (Становится на колени, поднимает половицу, под которой когда-то спрятал деньги.) Вы бы их давно украли, если бы знали, где они. А они — здесь. (Шарит рукой, не находит, шарит вновь. Наступает мертвая тишина. Садится на пол, смотрит на Эбина мутными, остекленевшими глазами, хватает ртом воздух, вот-вот лишится сознания, делает несколько судорожных вдохов — выдавливает наконец усмешку.) Так, значит, ты их все же украл?
Эбин (спокойно). На эти деньги я откупил их доли в ферме — оплатил проезд в Калифорнию.
Кэбот (язвительно). Ха! (Начинает приходить в себя. Медленно поднимается на ноги.) Это бог им отдал деньги — не ты. Может, на Западе и легко добыть золото, но это не божье золото. Оно не для меня. Я вновь слышу его голос. Опять говорит мне — будь твердым и оставайся здесь. Он велел тебе украсть деньги, он уберег меня от соблазна. Чувствую я — он осеняет меня своей дланью, перст его указует мне. (Пауза. С грустью.) Но как же мне одиноко. Так еще никогда не было, и я ведь старею, скоро совсем дряхлым стану… (Ожесточаясь.) Одинок — а что ты хочешь? Бог, что ли, не одинок? Бог тверд и одинок. (Умолкает.)

Слева появляется Шериф и с ним еще двое. Осторожно подходят к двери. Шериф стучит в дверь прикладом пистолета.

Шериф. Именем закона — откройте!
Кэбот. Пришли за вами. (Открывает дверь.) Входи, Джим. Они здесь, в целости-невредимости.

Шериф переступает порог кухни, остальные двое останавливаются в дверях.

Эбин (вдруг кричит). Я солгал, Джим! Я помогал ей, мы — вместе… Забирай и меня!
Абби (порывисто). Нет! Нет!
Кэбот. Заберите обоих. (Выходит вперед, бросает на Эбина одобрительный взгляд.) Вот не ожидал — это ты здорово!.. (Пауза.) Ну ладно, пойду соберу коров. Прощайте.
Эбин. Прощай.
Абби. Прощай.