Берестов Валентин Дмитриевич

Поэт, писатель, переводчик
Лауреат Государственной премии РСФСР (1990)



Один лишь раз, и то
в начале детства,
Мой дядя, тот, погибший
на войне,
К нам заезжал. Но до сих пор
вглядеться
Могу в его глаза. Они во мне.
Все остальное — облик
и слова -
Забыто. Но еще,
припоминаю,
Была трава. Нездешняя
трава.
Высокая и тонкая. Лесная.
Должно быть, в лес
(он на краю земли
Был для меня) занес меня
мой дядя,
И там мы на поляне
прилегли,
Счастливые, в глаза друг
другу глядя.
И я заметил нити
на белках,
И складки век, и редкие
ресницы,
И два зрачка, две
точечки-зеницы
В двух серых и лучащихся
зрачках.
И то, как сам я отразился
в них,
И то, как их застлала
поволока
И шевельнулись веки…
Только миг
Запомнил я. Одно
мгновенье ока.


«Если бы меня спросили, кто — человек столетия, я бы сказала: Валентин Берестов. Потому что именно таких людей двадцатому веку не хватало больше всего» — говорила Новелла Матвеева о Валентине Берестове.

Валентин Берестов родился 1 апреля 1928 года в городе Мещовске Калужской области в семье учителя.

---

У Берестова были любящие родители, папа — учитель истории, добрые бабушки и дедушки. Читать будущий поэт учился в четыре года достаточно необыкновенным способом. Первым буквам мальчика научила слепая прабабушка. Она выписывала газету «Известия» и, не имея возможности читать, просила правнука пересказывать словами карикатуры, которые в газете помещались. «На иных карикатурах, какие я ей рассказывал, — вспоминал Валентин Дмитриевич — средь бурного моря высился гордый утёс с четырьмя буквами по крутому обрыву. «Три одинаковых буквы рядом? — спросила прабабушка. — Не иначе СССР!» Это и было первое слово, прочитанное будущим поэтом.

Валентину было тринадцать лет, когда его эвакуировали из Мещевска в Ташкент, где от болезни и голодной смерти его спас Корней Чуковский. В Ташкенте Берестов подружился с Анной Ахматовой и Надеждой Яковлевной Мандельштам, а так же с Муром — сыном Цветаевой. В Ташкенте у него завелись тетради для стихов, и своих и чужих, по его собственному свидетельству: «Мама работала вахтершей на фабрике Гознак, эвакуированной в Ташкент из Москвы, охраняла тюки с только что отпечатанными деньгами. При погрузке тюки с ассигнациями, завернутыми в плотную бумагу, рвались. Деньги перепаковывали, бумагу выбрасывали. Мама подбирала обрывки с розовыми отпечатками сторублевок и делала мне тетради. Я заполнял их мельчайшим почерком, чтобы больше уместилось, часто писал в две колонки».

Валентин вместе с двумя своими друзьями-стихотворцами учился литературоведению у Лидии Корнеевны Чуковской и английскому языку у Надежды Яковлевны Мандельштам. Надежда Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова ютились тогда вместе в крошечной квартирке. «И вот вдова врага народа, в комиссарской кожанке, повела нас к матери каторжника, да еще и сына расстрелянного контрреволюционера, похвалиться нашими (и своими) успехами», – вспоминал Берестов. Ахматова в первую же встречу прочитала им свою «Поэму без героя». Обрадовалась, когда они в библиотеке открыли для себя Иннокентия Анненского. Несколько раз вынимала из шкатулки рукописи «Поэмы горы» и «Поэмы воздуха», подаренные ей перед войной Мариной Цветаевой, бережно развертывала листы и погружалась в чтение. Но старалась не отягощать детей напоминаниями о невзгодах. «Сколько тогда было горя в ее жизни! – восклицает Валентин Дмитриевич. – Мы ничего об этом не знали. Свой «Реквием» она тоже нам не прочла, оберегая нас от запретного и страшного в то время знания».

Корней Чуковский сыграл позже большую роль в судьбе Валентина Берестова. И Ахматова и Чуковский отнеслись к началу его творчества с большим интересом и заботливостью.



Берестов даже спросил как-то Чуковского: «Чем же мне заниматься в литературе, на чём одном сосредоточиться?». «Вы всегда будете переходить от науки к детстихам, от детстихов к лирике, от лирики к художественной прозе, — ответил Корней Иванович. — Такова особенность вашей психики». Чуковский оказался абсолютно прав, предсказывая начинающему автору такую непростую, зато совсем нескучную творческую судьбу. Однако жизнь оказалась значительно богаче предсказания, ибо к перечисленным жанрам добавились ещё публицистика, переводы, литературоведение, мемуары и даже настоящие, по выражению Новеллы Матвеевой, трубадурские песни, которые Валентин Дмитриевич стал исполнять для широкой публики уже в очень зрелом возрасте.

Сам Берестов писал позже о Чуковском и Ахматовой:

У АХМАТОВОЙ

О счастье! — на рассвете
юных дней
Смешить Ахматову,
смеяться вместе с ней!
«Нет, совести не видно
в вас ни капли,
Ведь я Ахматова,
не Чарли Чаплин.
Прочтите обо мне
в энциклопедии.
Я склонна к пессимизму
и трагедии».


УРОК ЧУКОВСКОГО

«Писать вы стали мелко,
Поспешно, ловко, вяло.
Поделка за поделкой,
Безделка за безделкой.
К чему крутиться белкой?
Вам, видно, платят мало?
Не вижу в этом смысла, -
Сказал Чуковский. -
Хватит.
Пишите бескорыстно,
За это больше платят!»

В то время Корней Чуковский писал: «Этот четырнадцатилетний хилый подросток обладает талантом огромного диапазона, удивляющим всех знатоков. Его стихи классичны в лучшем смысле этого слова, он наделен тонким чувством стиля и работает с одинаковым успехом во всех жанрах, причем эта работа сочетается с высокой культурностью, с упорной работоспособностью. Его нравственный облик внушает уважение всем, кто соприкасается с ним».

В 1944 году семья Берестовых перебралась в Подмосковье. Однако, прежде чем всерьез заняться литературой, Валентин Берестов окончил исторический факультет МГУ и аспирантуру Института этнографии. В 1946 году Берестов впервые поехал на археологические раскопки в Хорезм и Новгород. Эта работа явилась основой для его художественных произведений познавательного характера (повести «Государыня пустыня», «Меч в золотых ножнах», «Приключений не будет»), а также для многих стихов и песен. «Раскопки — это своего рода общение с древними людьми, с человечеством», — писал Валентин Берестов.



Первые публикации Берестова в 1946 году в журнале «Юность» были посвящены этой экзотической профессии, а первый сборник стихов Валентина Берестова «Отплытие» вышел в 1957 году и получил признание читателей, поэтов и критиков. В том же году вышла первая книга для детей «Про машину». Затем последовали сборники стихов: «Веселое лето», «Как найти дорожку», «Улыбка», «Жаворонок», «Первый листопад», «Определение счастья», «Пятая нога» и многие другие.

«ИГУАНОДОН»

Жил-был игуанодон
Весом восемьдесят тонн
И дружил он с птицей-птеродактилицей.
Ничего эта птица не пела,
Лишь зубами ужасно скрипела.
И скрипела она, и стонала,
А других она песен не знала.

Но в восторге хриплый стон
Слушал игуанодон,
Радуясь певице-птеродактилице!
Ибо звуки ужасные эти
Были первою песней на свете,
Самой первою песней на свете
На безлюдной, на дикой планете.



«Берестов, — писал поэт Коржавин, — это, прежде всего, талантливый, умный и, если можно так выразиться, веселый лирический поэт». Анна Ахматова о коротких юмористических стихах Валентина Дмитриевича Берестова говорила: «Отнеситесь к этому как можно серьезнее. Так никто не умеет».



После ареста Андрея Синявского и Юлия Даниэля Берестов и Окуджава подписали письма шестидесяти двух писателей в защиту Синявского. Берестову эта подпись сослужила доброе дело, и освободила от массы скучных обязанностей: ему больше не надо было заседать в комиссиях и президиумах, на нем перестали висеть молодые графоманы с просьбой о внутренней рецензии или о рекомендации в союз писателей. Hаказание обернулось льготой.

В начале 1970-х годов он перенес тяжелую болезнь. И стеклянная трубочка нитроглицерина всегда сопровождала его в прогулках по улице Академика Волгина и прочим окрестностям Теплого Стана.



Берестов был совершенно нетипичным писателем, совсем не похожим на советского литератора. Большой человек, радостный и абсолютно свободный. Он был женат на Татьяне Ивановне Александровой — художнице, рисовавшей портреты детей и портреты цветов, и по совместительству – сказочницей, автором книжки про домовенка Кузьку. Так получилось само собой, что их кооперативная формально трехкомнатная квартира в середине 1970-х годов стала едва ли не единственным домом в Москве, где регулярно, не реже, чем каждую среду, а то и по два-три раза в неделю, собирались молодые поэты, художники и журналисты. Когда Татьяны Александровой не стало, он не написал цикл на ее уход. Но только четыре строчки:

Розы в свете морозного дня.
У могилы стою на ветру.
И впервые утешит меня
Мысль о том, что я тоже умру.

Берестов любил писать эпиграммы. Они имели почти физиологический успех у слушателей. Его юмор мало походил на разрешенную юмористику «Литгазеты». И тем звонче противостоял серьезной и скучной эпохе:

— Собачья жизнь, — сказала кошка.
И легче стало ей немножко.

Или из тех же лет:

Hа кочку влез болотный хмырь:
— Какая даль!.. Какая ширь!..



Берестов, как публицист, изучал творчество других поэтов. Пушкинистика Берестова отличается глубинным прочтением произведений поэта. «Я стремился понять, почему его стихи так прекрасны. И на этом пути сделал некоторые находки, связанные с биографией Александра Сергеевича».

1 апреля 1998 года, в день своего семидесятилетия Валентин Берестов выступал на славянском факультете Колумбийского университета в Нью-Йорке. Он рассказывал о «спрятанном стихотворении Пушкина» — одном из его последних стихотворений 1836 года, замаскированном под народную песню.

Как за церковью за немецкою
Добрый молодец
Богу молится.
Как не дай Боже хорошу
жену,
Хорошу жену в честной пир
зовут,
Меня молодца,
не примолвили.
Хорошу жену в новы саночки,
Меня, молодца,
на запяточки.
Хорошу жену на широкий
двор,
Меня, молодца,
за воротички.

Догадку о том, что это не народная песня, а стихи самого Пушкина, высказал еще его первый биограф поэт Анненков 150 лет назад, но доказал это всесторонне и убедительно Берестов. С чего бы это в Михайловском или на ярмарке в Святых Горах стали петь песню о «немецкой» (иноверческой) церкви? А Пушкин жил в Петербурге на Мойке именно за «немецкой», то есть лютеранской, церковью. И далее им приводилась цепь логичных доказательств. Профессор Борис Гаспаров, лингвист и литературовед тартуской школы, по характеру скорее скептик, чем легковер, после лекции сказал: «Вы меня абсолютно убедили». Как убедил Берестов в свое время Сергея Бонди и ряд других видных пушкинистов.

Также интересны и увлекательны его статьи о Дале, Блоке, Есенине, Мандельштаме и о творчестве Высоцкого. Валентин Берестов написал мемуары о Чуковском, Ахматовой, Алексее Толстом, Пастернаке, Всеволоде Пудовкине и многих других известных людях. Он занимался пересказами библейских преданий и переводами, и в первую очередь — переводами стихов близкого ему по духу бельгийского поэта Мориса Карема, получившего в Париже титул «Короля поэтов».



Валентин Берестов интересно объяснял эволюцию любовной лирики за последние двести лет: «Сначала говорили: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты». Потом наоборот: «Я помню чудное мгновенье, перед тобой явился я!» А теперь поэту вообще никто не нужен, он пишет: «Я помню чудное мгновенье: перед Собой явился Я».

Эгоцентризм в творчестве был для него неприемлем. Когда в России поэтам пришлось срочно переквалифицироваться в журналисты или разносчики газет, когда перестали выходить книжки даже «живых классиков» и перестало приносить доходы «Бюро пропаганды худлитературы», Берестов просто и естественно нашел свою новую нишу. Он стал зарабатывать песнями. Валентин Берестов стал выступать с Эдуардом Успенским в радиопередаче «В нашу гавань заходили корабли». И обеспечивать себе пропитание пением фольклора военных и предвоенных лет. При этом он писал стихи, готовил до сих пор не вышедшее краткое издание словаря Даля, переложил для питерского издания «Мир ребенка» сказку «Царевна-лягушка», писал мемуары о своей юношеской дружбе с Ахматовой, Чуковским и Маршаком. И как-то само собой случилось, что его стихи про эшелоны августа 1941 года тоже стали песней. Он сам написал мелодию, и сам спел. Берестов гордился своим талантом шансонье, которым он уже успел блеснуть в передаче «В нашу гавань заходили корабли». На лекциях он исполнял песни собственного сочинения — про эвакуацию, вокзальный кипяток, военные эшелоны, идущие на запад: «С милым домом разлученные…».

С милым домом разлученные,
В горьком странствии своем
Пьем мы только кипяченую,
На чужих вокзалах пьем.
Было нам в то время грозное
Чем залить свою тоску.
Эх ты, царство паровозное!
Сколько хочешь кипятку.

Погодите-ка товарные!
Пей, бригада, кипяток.
Пропустите санитарные
Эшелоны на восток.
Погодите, пассажирские!
Сядьте, дети, на траву,
Воевать полки сибирские
Мчат курьерским под Москву.

Командиры осторожные
Маскировку навели.
Эх, березоньки таежные,
Далеко ж вас увезли.
Паровоз рванет и тронется,
И вагоны полетят.
А березки как на Троицу,
Как на избах шелестят.

В последние годы жизни он иногда писал и выпускал детские сказки вместе со своей женой. Главная работа Берестова в девяностые годы — составление вместе с женой «Избранного» по «Толковому словарю» В.И.Даля. В 2001 году эта книга вышла в свет. В эти же годы Валентин Дмитриевич Берестов много времени уделял передачам по радио и телевидению. Многим детским писателям Берестов помог сделать первые шаги в литературе.



Поэт Григорий Кружков писал о Валентине Берестове: «Он умер через две недели после своего возвращения из Америки. Ни там, ни здесь не берегся — выступал, ездил, поспевал всюду по первому зову, несмотря на давнюю болезнь сердца. Не жаловался никогда. Вообще мужественно относился к болезням, по-солдатски».

Умер Валентин Берестов 15 апреля 1998 года в Москве.

О Валентине Берестове был снят документальный фильм «Быть взрослым очень просто. Валентин Берестов».





Текст подготовил Андрей Гончаров

Использованные материалы:

Текст статьи «Валентин Берестов. Смеется тот, кто смеется за 70», автор А.Чернов
Текст статьи «Заметки о Берестове», автор Г. Кружков
Текст статьи о Валентине Берестове, автор И. Линкова
Текст статьи «Он вежливо мыслил», автор Н.Коржавин
Материалы сайта www.publ.lib.ru
Материалы сайта www.bards.ru
Материалы сайта www.berestov.ouc.ru
Материалы сайта www.peoples.ru

читать стихи