"… Яблоки и в самом деле — были на загляденье:
свежи, румяны, подёрнуты первозданной матовостью осевшего туманца и вообще веяли отменным здоровьем хорошо вызревших плодов. Да и сами женщины, по-праздничному добродушные, гораздые погомонить, оживлённо встречали заглянувшего к ним человека и наперебой расхваливали свою продажу бодрыми возгласами: «Кому ранней антоновки? Ранней антоновки кому?» Или: «Вот анисовка! Только что с ветки! Нигде такой нет, кроме наших Ухналей!»

Неспешно проходя сквозь эти весёлые зазыванья, в конце концов я минул весь рядок и оказался перед самым крайним ведёрком, замыкавшем торговлю. Перед ним на стопке красных кирпичей молча сидела маленькая щупленькая бабулька. На ней был серенький прорезиненный плащик, укрывавший её заострённую, как бы двускатную спину от капели, время от времени падавшей из затуманенных вершин старых деревьев. Насунутый серый козий платок застил ей лицо, оставляя видным лишь кончик острого носа и жёсткий, будто из пемзы, серый подбородок, поросший сизыми завитками грубых волос. Всей этой серостью, угловатостью и отрешённой недвижностью она напоминала мне болотную птицу выпь, терпеливо поджидавшую свою случайную поживу.

---

— Баба Пуля!- окликнула её соседка. — Слышь, баба Пуля! К тебе кавалер!
Старушка продолжала сидеть недвижно, нахохлено, втянув обмотанную голову в жёсткий отвёрнутый ворот, и будто не воспринимала моего присутствия, не замечала представших пред ней моих замшевых кроссовок.
— Лукьяновна! Баба Пу-у-уля! — Соседка тронула старушкино плечо. — Спишь, что ли? Покупатель к тебе!
Бабуля, будто испугавшись, встрепенулась вся, зашуршала плащом и вскинула на меня красноватые прощёлки глаз, заполненные влагой.
— Продаёшь? — спросил я с не покидавшей меня весёлостью.
В ответ она извлекла из-под полы мелко дрожащую от старческого тика ладошку и зачем-то переставила на ведёрке самое верхнее яблоко красным боком ко мне...

— Вы ей погромче, -подсказала соседка.- Колокол звякает, не слышно ей.
— Хочу, мать, купить твои яблоки. Почём продаёшь?
— Продам, продам… — закивала она, оттопыривая платок над ухом.
— И почём же? Сколько, говорю, просишь за ведёрко?
— А-а, что просить-то… Сколько дашь, милай.
— Надо ведь знать, что давать.
— На свечку дашь, дак и на том — спаси тя Господь, — положила она цену.
— Что так мало?
— Будя… Душа малость живёт, у неё своя пища.
— Свечку я тебе и за так куплю, — сказал я с весёлой щедростью. — А поди, душа не только свечек, но и хлеба просит?
— Ну, ежли мать свою помнишь, добавь и на хлебушко, — она заглянула мне в глаза, и её измятое временем лицо степлилось слабой улыбкой. — Уж и не знаю, каких они сортов, а яблоки хорошие, не кислые. Возьми, попробуй."

Евгений Носов Яблочный Спас.

«А потом наступает день, когда слышишь, как всюду вокруг яблонь одно за другим падают яблоки. Сначала одно, потом где-то невдалеке другое, а потом сразу три, потом четыре, девять, двадцать, и наконец яблоки начинают сыпаться как дождь, мягко стучат по влажной, темнеющей траве, точно конские копыта, и ты — последнее яблоко на яблоне, и ждешь, чтобы ветер медленно раскачал тебя и оторвал от твоей опоры в небе, и падаешь все вниз, вниз…».

Рэй Брэдбери